Учитывая все эти обстоятельства, мы сразу же взяли курс в открытое море, как только остались одни. Несмотря на самый разгар лета, дул очень холодный ветер, небо заволокло черными тучами. Море было таким неспокойным, что плот сильно раскачивало и кренило. Это действовало угнетающе на аппетит и духовное состояние наших новичков. Но такие закаленные морские бродяги, как Эрик, Хуанито и я, с первой же минуты всей душой наслаждались свободой и тишиной и скоро вернулись к старым, приобретенным еще на "Таити-Нуи I" привычкам. Быстрее всех на новом плоту освоился Эрик: он повесил свой портфель на гвоздик над койкой, вынул дорогие ему бумаги и книги и сразу же почувствовал себя как дома. Его бесподобное умение приспосабливаться объяснялось, прежде всего, тем, что он целиком уходил в свои мысли, редко замечая, где он находится и что творится вокруг него.
К моей великой радости, оказалось, что плот обладает хорошими мореходными качествами и управляется почти сам собой. Нести вахту было одно удовольствие. Нужно просто сидеть на длинной скамейке, которую я соорудил на корме, и следить за парусами и выдвижными килями. Жан и Ганс очень быстро научились управлять плотом, но понадобилось немало времени, чтобы они могли вовремя определить, когда угрожает плоту разворот, и суметь предупреждать его.
Через неделю после нашего отплытия, как раз когда мы миновали 30-ю параллель, впервые пробилось сквозь облака солнце и пригрело наши промерзшие тела. Одновременно спокойнее и ровнее стали волны. Повысилось на несколько градусов и настроение всего экипажа. Жан и Ганс перестали наконец страдать от морской болезни. После долгого периода голодания у них появился волчий аппетит, но они, как и мы, не могли есть то, что готовил наш хмурый кок. Почему сердился на нас бедняга Хуанито, было совершенно ясно. Только теперь он понял, что новое назначение "заведующим продовольственным снабжением" ничем не отличалось от его прежней работы на "Таити-Нуи I", где он был коком. В отместку он ежедневно кормил нас невкусными макаронами, полусырым рисом, приправленным невероятным количеством горького лука, и блинчиками, почти всегда подгоревшими с одной стороны и сырыми с другой. Запасы воды приходилось расходовать экономно. Но, к счастью, у нас оказалось 15 больших оплетенных бутылей красного вина, преподнесенных нам перед самым отплытием одной чилийской дамой. Этим вином мы и запивали свою невкусную, однообразную пищу. Яркое тропическое солнце сделало свое дело. Хуанито мало-помалу снова стал хорошим коком и великолепным товарищем.
Жан тоже повеселел и принялся за наблюдения над жизнью океана. Больше всего его интересовали пробы воды, взятые с различных глубин; он брал их с помощью длинного линя и хитроумного спускового приспособления, закрывавшего опущенную бутылку прежде, чем она поднималась на плот. По сделанным затем анализам можно было, как он полагал, определить направление и состав воды морских течений. Эрик большую часть своей 68-летней жизни посвятил изучению морских течений и преуспел в этом более простыми средствами. Он не удержался и пошутил над слепой верой своего 25-летнего коллеги в превосходство современных методов. Это очень задело Жана. Отношения между ними не стали лучше, когда вскоре Жан простодушно рассказал, что собирается поймать большого кальмара и отрубить ему щупальца и что его просил об этом один известный ученый. Жан даже взял специальную бочку для этих щупалец. Эрик, который любил подтрунивать над другими, да и над собой, тоже не устоял перед соблазном отпустить шутку по поводу этой несуразной затеи Жана и Ганса.
Через неделю Жан самым глупейшим и легкомысленным образом сделал попытку "показать себя". Обычно пустынное и неприветливое море вдруг ожило, оно буквально кишело золотыми макрелями.
Эти рыбы, как всегда, были очень игривы и любопытны. Они быстро подплывали к самому борту плота, смотрели на нас, затем, удивленные странным зрелищем, быстро поворачивались и высоко подпрыгивали над водой. Такое поведение макрелей только подогревало наше желание поймать их. Я сразу же начал мастерить гарпун: взял длинную палку и при помощи пластыря из нашей аптечки прикрепил к ней железный прут. Раньше я часто наблюдал, как этим нехитрым инструментом Франсиско и Мишель гарпунировали рыбу. Но мне так и не удалось достичь такой меткости, с какой действовали они, как бы я ни старался, все мои усилия были напрасны, я не смог поймать и самой маленькой золотой макрели. Попытки Эрика заманить хотя бы одну макрель на крючок, наживленный станиолевой бумагой, также не увенчались успехом. Жан молча наблюдал за нами, а дождавшись следующего дня, приступил к делу.
Сразу же после завтрака, когда мы опять тщетно пытались поймать рыбу, Жан вышел из каюты, держа в руках ласты, маску, дыхательную трубку и ружье для подводной охоты. Он быстро надел на себя все снаряжение водолаза и прыгнул в воду, а Ганс ловко бросил за борт длинную веревку. Не прошло и полминуты, как Жан показался на волнах в 50 метрах от кормы, крепко уцепившись за конец веревки одной рукой и держа ружье в другой. Это был слишком рискованный способ ловли рыбы, и мы к нему никогда не прибегали. Но почему бы Жану его не испробовать? Мы знали, что он слыл человеком-амфибией и умелым спортсменом-рыболовом. Пока он крепко держится за веревку - риск невелик, если, конечно, поблизости не будет акул-людоедов. Но вот, к нашему ужасу, Жан выпустил веревку и нырнул, когда же он наконец вынырнул, то находился в 10 метрах от веревки. В этот день ветер был очень слабым, поэтому его положение не казалось катастрофическим. Но вместо того чтобы подплыть к веревке, как сделал бы каждый разумный человек, Жан вертелся на одном месте и что-то выделывал руками. На секунду нам показалось, что его схватила акула, но тут же мы разглядели, что он по-дурацки держал свою добычу - большую макрель - и не мог сдвинуться с места... Рыба стесняла его движения.
Прежде чем у меня возник в голове хоть какой-нибудь план спасения, Ганс с плеском плюхнулся в воду. "Боже мой, что будет с этим увальнем, который даже на суше не держится на ногах как следует!"; - подумал я с досадой. К своему стыду, я не догадался помочь ему. Ганс очень быстро доплыл до товарища, продолжавшего борьбу со своей добычей, взял у него ружье и стал тянуть за лесу. Она была прикреплена к стреле, прочно вонзенной в рыбу. Несколько тягостных минут - и оба схватились за конец веревки. Не теряя времени, мы подтянули их к плоту.
- Теперь ты доволен, дурень? - со злобой набросился на него Эрик, как только Жан вскарабкался на борт с золотой макрелью в руках. - Хотел бы я знать, как бы ты себя чувствовал, если бы плот ушел и тебе пришлось плыть одному к берегу? Пустяки, конечно, всего 200 миль! А раз ты, как мне кажется, еще не все понял, то должен тебе сказать, что плот нельзя ни остановить, ни повернуть. Все, что с него упало, включая и членов экипажа, то пропало. В другой раз, когда будешь показывать свою удаль, то, ради бога, не держи в руках окровавленную рыбу. Ничто так не возбуждает аппетит акулы, как кровь, и вряд ли она удовольствовалась бы только макрелью, увидев тебя рядом с ней.
Эрик еще долго не мог унять свой вполне справедливый гнев. Я предложил приготовить сырую рыбу по-таитянски, чтобы как-то успокоить его. Это вызвало всеобщее одобрение. Хуанито нарезал макрель небольшими кубиками и положил на два часа в лимонный сок. Среди наших съестных припасов очень кстати оказались лимоны. Настроение значительно повысилось, когда на столе появилась сырая рыба. Но, к сожалению, отношения между этими людьми, которых фактически объединял только горячий интерес к изучению моря, больше уже никогда не потеплели. Ганс еще решительнее, чем раньше, встал на сторону своего друга, и экспедиция, таким образом, сразу разделилась на два лагеря, не считая смущенного положением дел бедняги Хуанито, который оставался нейтральной стороной, Справедливости ради хочу добавить, что со временем Жану были прощены все его грехи. Позднее Эрик и все остальные безоговорочно признали, что он действительно искусный и смелый рыболов и без его улова наш стол был бы очень однообразным. К общему удовольствию, он несколько изменил и метод ловли: один конец длинной лесы он прочно привязывал к металлической стреле ружья, другой же отдавал Гансу. После выстрела добычей занимался Ганс, он втаскивал ее на борт, а Жан тем временем спокойно добирался до плота.