У нас разгорелся спор. Ганс утверждал, что это был огонь какой-нибудь дрейфующей лодки. По его мнению, бедняги, потерпевшие кораблекрушение, настолько уже обессилели, что не смогли ответить на наши сигналы, а может быть, уже умерли от голода и жажды.
Я склонялся к менее романтичному предположению Эрика, считавшего, что это было японское рыболовное судно. Правильность его мнения подтвердилась, как только мы увидели еще несколько таких огней, а затем на более далеком расстоянии - освещенное судно, очень похожее на японские суда для лова тунцов. Я хорошо знал, что японцы интенсивно занимались рыбным промыслом в международных водах в западной части Тихого океана. Но для меня было новостью то, что они могли, проделав такой длинный путь из Японии, расставить сети в самом центре восточной части Тихого океана, за 2 тысячи морских миль от ближайшей земли. Значит, у них было гораздо больше смелости и предприимчивости, чем я думал. Решились бы Соединенные Штаты, Колумбия, Эквадор, Перу или Франция, располагающие многочисленными портами в этой части Тихого океана, последовать их примеру? У меня снова появилось желание осуществить свою старую заветную мечту - стать капитаном на рыболовном судне с таитянским экипажем. И я самодовольно улыбнулся, представив себе эту соблазнительную картину.
Не успели мы как следует прийти в себя от ночных происшествий, как на нас свалилась одна малоприятная неожиданность: во время утренней вахты раскололся руль. Сделать новый было проще, чем ремонтировать старый (который, к тому же, был мал). Мы втащили на плот три выдвижных киля из носовой части и начали сбивать их гвоздями. У нас ушло полтора дня, чтобы сделать и установить новый большой руль весом примерно 50 килограммов. По величине он был почти вдвое больше прежнего. Новый руль нас порадовал - плот повиновался управлению значительно лучше, чем прежде. Кроме того, чтобы облегчить труд рулевого, мы соорудили весьма замысловатую систему управления из талей и канатов, которая действовала почти безотказно. Из нескольких лишних выдвижных килей мы построили площадку для рулевого. Теперь можно было не опасаться, что нас смоют волны, заливающие корму в последнее время все чаще и чаще.
Мы по-прежнему находились только на 4° южной широты, но чтобы попасть на Таити, лежащий на 17° южной широты, необходимо было немедленно круто повернуть на юго-запад. Казалось, что плот должен был бы сделать это сам по себе. По данным всех морских карт и лоций, экваториальное течение поворачивает на юг сразу же после 120-го меридиана. В этом месте и пассаты делают дугу в том же направлении. Но по каким-то причинам мы все еще находились в течении, направлявшемся на север, хотя давно уже миновали 120-й меридиан. Так же ненормально вели себя ветры, все время менявшие направление. Пробовали положить руль влево. Но и это мало помогло. Опуская паруса, как только дул юго-восточный ветер, и снова поднимая их, когда он менял прежнее направление на северо-восточное, мы добились некоторого успеха и спустились на несколько градусов к югу. Однако этот способ требовал больших усилий и страшно утомлял. Всем нам приходилось работать круглые сутки, и мы совсем не высыпались. А между тем плот продолжал медленно, но неуклонно погружаться все глубже и глубже.
Нас немного развлекло появление китовой акулы величиной с плот. (Китовая акула, как известно, самая большая из всех акул - она часто достигает такой же длины, как кит.) Это бурое чудовище следило за плотом и долго с любопытством обнюхивало его своим отвратительным рылом, а потом пренебрежительно вильнуло хвостом и с неимоверной скоростью исчезло где-то на западе. Я не мог удержаться от улыбки. По-видимому, у нас было все, как на "Кон-Тики", кроме плавучести плота.
В середине июня уровень воды в каюте поднялся почти на 20 сантиметров. Поэтому примерно на столько же нам пришлось приподнять нижние койки. Вскоре нам пришлось перебраться на крышу каюты. Это было единственное сухое место. На сей раз товарищи не скупились на похвалы в мой адрес, и я сам был доволен, что мне пришла неожиданно удачная мысль построить плоскую крышу. Размер ее не превышал 4 метров в длину и 3 метров в ширину, но мы страдали не столько от тесноты, сколько от сильного ветра, который, как ни странно, был по ночам неприятно холодным. Особенно пагубной оказалась перемена температуры для Эрика", здоровье которого к этому времени начало снова сдавать. Еще во время плавания с острова Таити в Чили он казался усталым и слабым, хотя ни на что не жаловался. Мы основательно его обследовали и расспросили, однако так и не смогли найти ни одного симптома какого-либо заболевания. Но нам было уже известно, что стоило ему простудиться или промокнуть, как его состояние резко ухудшалось. Поэтому мы соорудили для него из куска парусины маленькую палатку и теперь, несмотря на жажду, даже радовались, что не было дождя.
20 июня стало ясно, что до Таити мы сможем дойти только в случае, если появится сильный северный ветер и будет дуть в течение двух-трех недель подряд. Но на такую сказочную удачу не было почти никаких надежд. До Маркизских же островов оставалось всего лишь 400 миль. На крыше нам было неплохо, настроение пока было бодрое, и даже под бизанью и фоком мы по-прежнему шли со скоростью 50 миль в сутки. Однако положение резко изменилось. И без того капризный ветер подул с нарастающей силой с ненужной нам стороны, то есть с востока. Пришлось убрать все паруса и поднять только маленький штормовой фок над форштевнем. Но, несмотря на это и на маневрирование рулем, толстая карандашная линия, означавшая наш маршрут на морской карте, быстро ползла прямо на запад - мимо Маркизских островов.
Так шел день за днем, а курс нашего дрейфа почти не изменялся. В ночь с 26 на 27 июня я впервые серьезно забеспокоился. Я стоял на скользкой площадке вахтенным у руля, тревожно посматривая на компас, и, все больше и больше убеждался, что изменений не было: по-прежнему дул юго-восточный ветер. Неужели мы пройдем мимо Маркизских островов? Я и подумать не решался о последствиях. Вдруг я почувствовал, как; плот быстро и резко начал опускаться в воду. В следующий миг на мою площадку обрушилась волна. Я ухватился за каюту и ждал, пока она схлынет. Но она почему-то не убывала. Постепенно до моего сознания дошла страшная истина. На этот раз плот под напором огромной массы воды не только погрузился в море, но и по какой-то причине в значительной степени потерял плавучесть. Судя по площадке, плот опустился почти на метр. Невольно вспомнилось замечание одного из владельцев верфи в Конститусьоне, где строился наш плот. Увидав однажды, как я застилаю палубу плетнями из чилийской ивы, он посоветовал:
- Не забывайте регулярно смачивать палубу водой. Эти плетни будут крошиться, если долго останутся сухими.
Какой иронией звучали его слова теперь!
Сначала мне хотелось созвать всех товарищей. Но через секунду я подумал, что куда милосердней будет дать им выспаться. Надо полагать, что завтра днем они воспримут катастрофу гораздо спокойнее, чем теперь, разбуженные среди ночи. Ранним утром они один за другим начали сползать с крыши, и действительно все показали образец необыкновенной выдержки. После долгих и очень обстоятельных обсуждений возможных причин, по которым плот потерял плавучесть, мы решили, наконец, осмотреть кипарисовые бревна. С большим трудом мне и Жану удалось отрубить часть бревна. Оказалось, что оно было пропитано водой не больше, чем в день нашего отплытия из Кальяо. Мы поняли, что поступили правильно, выбрав кипарисовое дерево. Но это было слабым утешением. Обрубок был весь пробуравлен корабельными червями. Мы бросили его в море, и он камнем пошел ко дну. Все остальные осмотренные нами бревна тоже оказались источенными. Мы вошли в каюту, воды в ней было по колено и она напоминала плавательный бассейн. Тут же выяснилось, что часть съестных припасов и снаряжения смыта водой. Пришлось спешно собрать уцелевшие ящики, пакеты и аппаратуру, сложить все на верхние койки или подвесить к потолку.