Мы почувствовали невыразимое облегчение, когда закончили наконец до наступления сумерек сборку "Третьего" и, таким образом, могли отправляться на нем в путь. Но отплытие было отложено на следующий день. Хотелось окончательно убедиться, что наша новая посудина мореходна, прежде чем отрубить линь, связывавший нас со "Вторым", который сам по себе являлся значительным складом строительных материалов. После того как со "Второго" был снят выстрел с балансиром, находиться на нем стало опасно. Нельзя было только точно предсказать, перевернется ли он прежде, чем утонет, или утонет прежде, чем перевернется, Поэтому на ночь мы впервые все забрались на борт "Третьего". Найти место на маленькой палубе всего в 1,5 метра шириной и 2 метра длиной, заваленной ящиками, мешками и узлами, оказалось трудновато. Мы просто улеглись поверх всех наших пожитков и тесно прижались друг к другу, словно сардины в коробке. Осадка плота внушала тревогу - она была настолько глубокой, что волны лизали нижнюю часть тонкой палубы. От воды до бортика было необыкновенно малое расстояние - всего лишь 30 сантиметров.
Новые испытания еще больше нас раздражили. Мы нервничали и беспрестанно ссорились из-за пустяков. Один только Эрик хранил молчание. Но по его сердитому фырканью можно было догадаться, что до него доносится каждое слово и он страшно негодует на нас за наши мелочные ссоры. Я действительно испугался, когда в полночь он решительно заявил, что мы его извели и он предпочитает остаться на "Втором". Сначала мне показалось, что это нелепое решение было вызвано желанием добровольно умереть. Он больше был не в состоянии выносить все эти неприятности. А они, в сущности, были пустяками. Я пытался заставить его понять, насколько необдуманно он поступает. Но Эрик и слышать ничего не хотел. Я подумал, что за его упрямством скрывается более важная причина, чем казалось на первый взгляд. За последние месяцы, полные неприятностей и страданий, он неоднократно признавался мне, что до смерти устал и что ему, старому моряку, лучше всего уйти на вечный покой в море, которое было целью и смыслом его жизни. Может быть, он хотел исчезнуть именно теперь, чтобы облегчить плот? Дать нам больше места и таким образом способствовать нашему спасению? Я понял, что повлиять на него можно было только очень решительными действиями, и заявил, что если он будет настаивать на своем решении, я останусь вместе с ним. Постепенно, хотя и неохотно, Эрик сдался.
Ночью 14 августа наступил почти полный штиль. Глядя на длинные, пологие волны, мы решили, что в ожидании ветра можно спокойно заканчивать последние приготовления. "Второй" будет служить плавучим якорем, на что, впрочем, он только и был теперь пригоден. Прежде всего мы навели порядок на борту. Уложив в ящик Эрика секстан, продовольствие и лоции и крепко привязав бочки с питьевой водой на балансирах, мы получили столько свободного места на палубе, что двое из нас могли почти с удобством вытянуться во весь рост. Один из нас всегда будет на корме у рулевого весла. Таким образом, нужно было найти еще одно место, и я, не имея другого выхода, сказал, что в свободное от вахты время буду спать поперек ящика Эрика. Затем мы попытались установить мачту, однако из-за скользких алюминиевых бочек это оказалось не так просто. Но тем не менее нам удалось все-таки установить ее по полинезийскому образцу примерно под углом в 75°. Затем мы нанесли прощальный визит "Второму", который походил теперь на подводную лодку, готовую нырнуть носом.
Когда мы снова забрались все на борт "Третьего", то море уже покрылось легкой рябью. Под общее ликование было решено немедленно сниматься. Однако по глупости мы забыли посоветоваться с Эриком. Он несколько язвительно заметил:
- Идиоты, вы позабыли сделать выдвижной киль. Думаю, вам пора знать, что для управления плотом нужен выдвижной киль. И не берите выдвижных килей со "Второго". Они тяжелы.
Сконфуженные, мы поспешно принялись сколачивать из деревянных планок и остатков мазонита метровый выдвижной киль, а затем с большими усилиями закрепили его между средними поплавками. Мы настолько увлеклись этой трудной работой, что не заметили, как плоты сблизились. Они с ужасным грохотом ударились друг о друга. На "Третьем" не было заметно каких-либо повреждений, но уверенности, что новый плот сможет выдержать хотя бы еще одно такое столкновение, не было. Вскоре снова подул ветер, мы торопливо подняли паруса и снялись. Ветер дул ровно настолько, чтобы их наполнить, и мы медленно поплыли. Хуанито, широко улыбаясь, стоял у кормового весла. Наш когда-то красивый кипарисовый плот, которому мы были так благодарны за свое спасение, выглядел теперь каким-то жалким обломком, мы провожали его печальными взглядами, пока он не скрылся за горизонтом. Ничего удивительного в том, что мы грустили, не было - ведь с момента отплытия из Конститусьона мы провели на борту "Таити-Нуи II" ни много ни мало 180 богатых событиями дней.
Наш новый плот плыл сверх ожидания хорошо, но, как и его предшественник, он совсем не мог идти против ветра. Больше всего нас беспокоил один вопрос: на сколько градусов мы отклоняемся от направления ветра? Бросив в кильватер щепку на веревке, мы узнали, насколько нас сносит. Как и следовало ожидать, при господствующем северо-восточном ветре снос был слишком большим, чтобы достигнуть острова Старбак. Хуанито был достаточно опытным моряком, чтобы видеть это, но Жан и Ганс упорно отказывались верить своим глазам и, судя по их разговорам, считали меня виновным в том, что мы не можем держать курс прямо на остров.
Еще в полдень 15 августа, когда на основании наблюдений было выяснено, что мы находимся южнее Старбака на 70 миль, я попытался было предложить новый курс и направиться, пользуясь непрекращавшимся северо-восточным ветром, прямо на остров Пенрин. Жан и Ганс выдвинули смехотворный довод, что ветер может неожиданно измениться, и стали настаивать на договоренности: сначала сделать все от нас зависящее и достигнуть Старбака. Я вынужден был отказаться от своего намерения. Ровно через сутки мы прошли мимо Старбака в 29 милях. Это было неизбежно при том, как глупо мы держали курс. Жан и Ганс долго и недоверчиво рассматривали мои вычисления и, убедившись наконец, что мы промахнулись, были вне себя от отчаяния. Настроение упало и у меня. За Старбаком лежало всего лишь несколько таких же незначительных коралловых островов, а за ними - открытый океан до островов Самоа, которые с точки зрения мореходства были далеко не идеальной целью.
В то время о Старбаке нам было известно только одно - на карте это кусочек земли, который не провалится у нас под ногами, что нас вполне устраивало. Лишь после возвращения на Таити я заинтересовался этим островом и неоднократно обращался к более опытным капитанам шхун с просьбой что-нибудь о нем рассказать. Но никто из них никогда не был на Старбаке и не слышал, чтобы кто-нибудь из моряков его посещал. Это еще более подогрело мое любопытство, и я стал искать сведения об острове в книгах. Постепенно из собранных мною скудных данных я узнал, что остров, на который мы в течение нескольких недель возлагали все свои надежды, представлял собой следующее.
Старбак, названный именем английского капитана китобойного судна, открывшего его в 1823 году, имеет в длину немногим более 8 километров и почти 4 километра в самом широком месте. Огромный коралловый риф, о который со страшной силой разбиваются морские волны, образует сплошную стену вокруг всего острова. В нем нет ни одного места, к которому можно было бы подойти, и даже якорной стоянки.
Как и большинство атоллов, Старбак - очень низкий остров, высота его над уровнем моря не превышает 5 метров. Во время циклонов или землетрясений поднимаются такие сильные волны, что они перекатываются через весь остров. Старбак в одном отношении отличается от большинства атоллов Южных морей: остров усеян редкими кочками и низкорослым кустарником, не выше метра. На нем нет никаких съедобных плодов. Большая часть острова, если не считать узкой песчаной полосы вдоль берега, покрыта пометом морских птиц и толстым слоем соли, образовавшимся в результате испарения морской воды, поэтому на расстоянии Старбак производит впечатление большой льдины. На нем совершенно нет питьевой воды.