Хуанито опустил голову, и через мгновение послышались горькие всхлипывания. Его искреннее отчаяние тронуло меня, и я простил ему все зло, причиненное им Эрику и мне.

- Ну, успокойся же, расскажи, где ты был, - ласково сказал я.

- Я видел огонек, - ответил Хуанито жалким голосом. - Там, где-то на юге. Не очень далеко отсюда, Я уже почти дошел, но вернулся.

- Зачем же ты возвратился? Ты же за помощью пошел?

- Да, но я хотел поскорее сообщить вам, что видел огонек.

Наученный горьким опытом, я прекратил вопросы и только осведомился у Хуанито, не видел ли он Ганса. Он энергично покачал головой.

В ожидании Ганса я прошелся по берегу. Не всплыло ли случайно что-нибудь из наших вещей? Но я нашел лишь несколько банок с кофе. Чашка горячего, дымящегося кофе пришлась бы очень кстати, но, к сожалению, у нас не было ни спичек, ни воды. Поэтому вид банок только разозлил меня, и я из всей силы пнул их ногой. Не зная, что делать, я апатично бродил по пенящимся волнам прибоя. Вдруг я увидел треугольный плавник акулы, она беспокойно носилась взад и вперед как раз на том самом месте, где произошло крушение. Может быть, это была та самая бурая акула, которая так преданно следовала за нами в течение нескольких месяцев? В таком случае не удивительно, что она была сбита с толку и разочарована. Я возвратился ни с чем в наш убогий лагерь.

Вскоре пришел конец волнениям за судьбу Ганса. Через четверть часа снова послышался хруст. Это был Ганс. Он, спотыкаясь, подошел к нам, видно изнемогал от усталости, и опустился на землю. Ганс ходил в северную часть острова и тоже видел огонек. Таким образом, на основании рассказов Хуанито и Ганса было ясно, что на острове жили люди. Я решил немедленно пойти за помощью. Ганс настолько устал, что не мог снова отправиться в путь. Я попросил его остаться возле покойного капитана. А Хуанито должен был показать нам с Жаном путь к огоньку.

Небо уже совсем посветлело, и противоположная сторона лагуны была теперь отчетливо видна между пальмовыми стволами. Мы почти сразу же напали на узкую тропинку вдоль берега лагуны. По обеим сторонам тропинки лежали огромные груды только что срезанных кокосовых орехов, но ни одной живой души не было видно. Через полчаса мы пришли к широкому естественному каналу, соединяющему море с лагуной. Мы, поверив Хуанито, что он свободно переходил через канал во время ночных странствований, бухнулись в него и едва удержались на ногах. Течение было настолько сильным, что нас чуть было не унесло в море. Мы быстро преодолели, то вплавь, то вброд, один за другим еще четыре или пять таких же широких каналов, и тогда Хуанито заколебался: правильно ли он нас ведет? Но возвращаться назад не хотелось - ведь нам было известно, что остров имел форму правильного круга. Поэтому мы шли дальше, уверенные, что рано или поздно встретим жителей, если даже Хуанито случайно перепутал страны света.

После почти двухчасового блуждания мы вышли в начале восьмого на открытую площадку недалеко от берега лагуны и увидели селение. По обеим сторонам широкой улицы расположились два ряда хижин. Большая часть из них была построена из плетней, сделанных из пальмовых листьев или бамбука, было несколько тесовых и каменных домов, крытых некрасивым ржавым гофрированным железок. Вокруг каждого дома был сад с кокосовыми пальмами, хлебными деревьями к роскошными цветочными клумбами. Безукоризненно чистая улица, посыпанная коралловым песком, казалась пустынной. Это меня несколько удивило, пока я не вспомнил, что сегодня воскресенье. Первым человеком, которого мы встретили, был статный полинезиец средних лет с красной набедренной повязкой. Он прогуливался в саду перед желтой бамбуковой хижиной. Увидев нас, он побледнел - очевидно, принял нас за привидения, настолько странно мы выглядели, - повернулся к нам спиной и собрался бежать.

- A tiai rii [5] , - сказал я по-таитякски.

Он сразу же остановился. Выражение его лица свидетельствовало о том, что испуг медленно уступал место сильному любопытству.

- Ua Ite oe i te parau Tahiti? [6] - продолжал я, не надеясь получить утвердительный ответ.

Широкая улыбка озарила лицо мужчины, и на прекрасном таитянском языке он быстро ответил:

- Ты знал, к кому обратиться, Я единственный человек на острове, который говорит по-таитянски. Я выучил язык в молодости, когда служил матросом на таитянской шхуне.

Я кратко рассказал ему о том, что случилось с нами. Новость была слишком необычной, чтобы предназначаться только одному человеку. Он немедленно пустился вдоль улицы, дико крича, как мальчик-газетчик с последними экземплярами экстренного выпуска. Жители деревни, словно они только и ждали какого-нибудь происшествия, бежали со всех сторон. Скоро нас окружило не менее ста без умолку тараторивших мужчин, женщин и детей. Их язык напоминал полинезийский диалект, на котором говорят жители островов Туамоту, и поэтому я многое понимал. Некоторые из них немного понимали по-английски. То на таитянском языке, то на английском я объяснил им, что один из наших товарищей остался в пальмовом лесу, и попросил показать, где живет их вождь. Но все они были слишком заняты обсуждением наших особ и не спешили выполнить мою просьбу. Наконец тот первый человек, которого я встретил здесь, сжалился и взял меня под руку, но он привел меня прямо к себе домой, вместо того чтобы проводить к вождю. Я узнал об этом только тогда, когда он усадил меня на стул и поставил передо мной большое блюдо с жареной летучей рыбой и плодами хлебного дерева. Я пытался было возражать, но он прервал меня, коротко приказав:

- Молчи и ешь!

Соблазн был слишком велик, и, к заметному удовольствию моего хозяина, я с величайшим аппетитом набросился на вкусно пахнущую рыбу и плоды хлебного дерева. Если бы я находился на французском острове, то мне, конечно, предложили бы бутылку красного вина, но Ракаханга была английской или, точнее, новозеландской колонией, поэтому мне предложили чашку чая. В тот самый момент, когда я доедал последний плод хлебного дерева, прибыл посланец и коротко приказал мне следовать за ним. Он повел меня в конец улицы, к большому бетонному дому, где я встретился с Жаном и Хуанито. О них позаботились в других семьях и тоже накормили досыта. Через несколько секунд из этого дома вышел мужчина крепкого телосложения. По его полному достоинства виду и величественному взгляду, я понял, что это был вождь жителей острова. Звали его Турута. Он прекрасно говорил по-английски. Волнуясь и не теряя времени на длинные приветствия, которых требовал полинезийский этикет, я рассказал ему о нашем несчастье. С невозмутимым спокойствием Турута ответил:

- Я уже выслал несколько каноэ за вашим товарищем, а также и за покойным капитаном. Но мы не должны забывать и о вас. Пожалуйста, входите.

Я думал, что дом из бетона был конторой или канцелярией вождя Туруты, но, войдя вслед за ним внутрь, я, к своему удивлению, оказался в больнице. Мы не настолько ослабели, чтобы ложиться в больницу, хотел было я сказать, но вспомнил обо всех ранах и царапинах и послушно опустился на деревянную скамейку, на которую указал мне Турута. Лечение началось с того, что санитар, брат Туруты, достал бутылку и налил каждому из нас по маленькому стаканчику. Мы осторожно понюхали жидкость красноватого цвета. Это был коньяк! Мы разом осушили стаканчики и снова протянули их. Но санитар невозмутимо объяснил, что это единственная бутылка спиртного на острове, и поставил ее в шкаф с медикаментами. Мы пожалели, что не догадались притвориться очень больными. Следующая процедура была не менее приятной: мы приняли душ из цистерн, наполненных прохладной дождевой водой. В заключение санитар тщательно наклеил пластыри на все раны наших ободранных рук и ног.

Облаченные в чистую одежду, предложенную нам санитаром, мы вышли из больницы и встретились с людьми, посланными вождем к месту крушения. Они принесли вполне современные носилки Красного Креста, на которых покоилось тело Эрика. На его губах все еще была та торжествующая улыбка, которую я видел перед тем, как нас поглотил прибой. Вскоре появился Ганс, он спотыкался, вид у него был изможденный, глаза запали. Он принял лечебные процедуры и настолько восстановил свои силы, что смог доковылять до соседнего дома, где гостеприимные жители острова приготовили хороший завтрак.