Однажды разразился сильнейший шторм. Контрабандисты уже успели к этому времени освободиться от компрометирующего их груза и считали, что, ничем не рискуя, могут укрыться на Французской Ривьере. Но как только судно вошло в порт Вильфранш, следившая за ним французская береговая охрана без труда нашла подходящий предлог для обыска. Все контрабандисты были вскоре приговорены к длительному тюремному заключению, а судно конфисковано. Однако продать его оказалось сложным делом.
Пока бумаги кочевали из одной конторы в другую, когда-то красивое судно контрабандистов становилось все более неприглядным. Им снова заинтересовались только через два года. Как ни странно, о нем вспомнили не власти, а один вильфраншский фабрикант текстильной промышленности. Об этом судне он вспомнил только потому, что во Францию приехали его друзья, коммерсанты с Таити, которые хотели купить судно для перевозки копры. Дела в текстильной промышленности шли плохо, цены же на копру, напротив, несколько лет подряд беспрерывно поднимались. Фабрикант решил, что ловкий коммерсант должен приспосабливаться к конъюнктуре, и вступил с властями в переговоры о покупке забытого судна контрабандистов. Возможно, сильное желание фабриканта купить судно ускорило решение вопроса, но как бы там ни было, через некоторое время он стал его законным владельцем, заплатив ничтожную сумму. Немало удивленные этим коммерсанты с Таити сразу же организовали компанию и избрали фабриканта директором. Судно, которому тогда и дали название "Каумоана", стали быстро готовить к отплытию. Фабрикант, опасаясь наскочить на какой-нибудь коралловый риф, немедленно распорядился послать за опытными таитянскими матросами.
На судне царила сутолока. Оказалось, что свежеиспеченные компаньоны изъявили желание принять участие в первом плавании "Каумоаны" до Таити.
До Мартиники плавание шло хорошо, только директор сильно страдал от морской болезни; и сам он и все мы думали, что он отдаст богу душу. На Мартинике мы должны были пополнить запасы топлива, но директор компании узнал, что в Панаме оно значительно дешевле, и, справившись у механика, хватит ли оставшегося топлива, приказал идти прямо в Панаму. По мнению механика, топлива было больше чем достаточно. Не глупым был расчет и директора. Однако никто из них не подумал, что в Карибском море часто поднимаются сильные штормы, а в таких случаях топлива расходуется значительно больше, чем обычно. И мы действительно попали в шторм. На третий день он начал стихать, и тогда механик, поднявшись наверх, с озадаченным видом возвестил, что топлива хватит только на полчаса, да и то, если идти средним ходом. До Панамы оставалось более 100 миль. Капитан, у которого, наконец, попросили совета, приказал остановить машину и поднять импровизированный парус из брезента. Шли тихо, но во всяком случае правильным курсом. На третьи сутки этого тяжкого плавания, в девять часов вечера мы увидели огни маяка у входа в Панамский канал. Обрадованный капитан приказал пустить машину и взял курс на вход в порт, который, как указывалось в лоции, начинался сразу же за маяком. По-видимому, это соответствовало действительности в 1914 году, то есть в год издания лоции. Да и порт, когда мы туда вошли, выглядел совсем по-иному. К сожалению, все это мы поняли только тогда, когда под килем послышался невероятный скрежет. На рассвете я смог нырнуть, чтобы осмотреть корпус судна (капитан по неизвестной причине счел меня самым подходящим человеком для выполнения такой работы), после этого было установлено, что вал погнут, а винт поврежден.
В панамском городе Кристобаль-Колон есть две верфи. Весьма современная и чистенькая - в американской зоне, грязная и старомодная - в той части, которая принадлежала Панамской республике. У американцев ремонт стоил очень дорого, и расплачиваться нужно было долларами. У панамцев же значительно дешевле, и платить можно было песо, которые легче достать. Это и решило вопрос. С большим трудом "Каумоану" втащили на эллинг панамской верфи, и бригада смуглых мужчин в засаленных спецовках, очень недовольная тем, что пришлось прервать веселую картежную игру, принялась за дело. Так как я был пассажиром (хотя и бесплатным), я решил на время ремонта судна сойти на берег.
На верфи нас заверили, что ремонт продлится всего лишь несколько дней. На самом же деле понадобилось целых две недели, но и этот срок агентами местных пароходств и судовладельцами считался необычайно коротким. Довольные, как школьники на загородной прогулке, мы получили наконец свой корабль и, пройдя через Панамский канал, вышли в Тихий океан. Покачиваясь на огромных волнах, судно взяло курс на острова Галапагос, нашу последнюю остановку перед Таити. Но на третий день на палубу поднялся механик с таким же хмурым видом, какой у него был в Карибском море, когда там нас постигла неудача. На этот раз перегрелась соединительная муфта. Он настоятельно советовал фабриканту и капитану, пока еще не поздно, возвратиться в Панаму и устранить неполадки. После небольшого колебания они согласились. Тем временем муфта остыла. Прошло еще несколько часов. Машина продолжала работать безупречно. И чем дольше мы прислушивались к ее ровному грохоту, тем больше убеждались, что ремонтировать муфту, которая, по-видимому, была исправна, значит попусту тратить время и деньги. С чувством явного облегчения директор приказал развернуться на 180° и идти прежним курсом. Известно, что машина, как женщина, в любое время может закапризничать. И поэтому в течение нескольких часов мы с минуты на минуту все ждали печальных вестей из машинного отделения. Но их так и не последовало.
Тогда вдруг что-то стряслось наверху. Капитан и его первый помощник начали бегать в каюту главы фирмы. Слухи на судне распространяются с невероятной быстротой, и мы скоро узнали, что произошло. Заболел директор. Оказалось, что, кроме морской болезни, отравлявшей ему жизнь с момента выхода из Касабланки, его начали мучить колики. А может быть, это был заворот кишок? Никто не знал. Было ясно только одно - состояние его быстро ухудшалось. Он нуждался в медицинской помощи, но никто из нас не мог ему помочь. Хорошего врача можно было найти только в Панаме. Пришлось опять развернуться на 180°. Капитан распорядился поднять сигнал о медицинской помощи на случай, если встретится корабль, на борту которого есть врач.
Вскоре мы встретили большой немецкий грузовой пароход; завидев наш сигнал, он сразу же застопорил. Капитан послал одного из своих помощников за врачом или человеком, сведущим в медицине. Но все познания помощника в иностранных языках ограничивались несколькими английскими словами, и потому капитан предусмотрительно дал ему в качестве приманки с полдюжины бутылок превосходного бордосского вина из запасов директора. Долго пришлось нам ждать помощника капитана; он возвратился без врача и без вина, зато принес с собой какой-то странный продолговатый инструмент. Нетрудно было догадаться,кто выгадал от подобной сделки. Инструмент оказался всего-навсего стареньким зондом, им ни при каких обстоятельствах нельзя было оказать помощь больному. Да и вряд ли это имело значение, так как наш посланец ничего не понял из сложных объяснений немецкого капитана о способе его применения.
Больше мы не встретили ни одного корабля. Всеми средствами мы пытались облегчить страдания больного, но ему ничто не помогало. До спасительной панамской больницы оставалось не менее суток ходу. Положение было отчаянное. Но когда я стоял на вахте у руля, капитана вдруг осенила гениальная мысль. Может быть, есть врач поблизости, например на большом полуострове, что показался слева по борту в верхней части Панамского перешейка? Повинуясь приказу, я взял курс на полуостров. Через некоторое время мы увидели, как наперерез нам вышло невероятно грязное, ржавое, сильно дымившее каботажное судно. В надежде, что капитан судна сообщит нам, где ближе всего найти врача, мы стали быстро его нагонять. Вскоре мы смогли различить флаг и людей на борту. Судно принадлежало Никарагуа. Некоторые из членов экипажа - очевидно, капитан и его помощники - казалось, смотрели в длинные подзорные трубы, направленные в нашу сторону.